Итак:
«В мой предутренний крепкий сон извне проник посторонний звук. Точнее - звуки.
Еще не понимая их природы, мое сознание подсунуло мне образ рокочущего трактора. Огромного, с пятиэтиажный дом.
Впереди у трактора были железные челюсти, которыми он медленно и страшно пережевывал все, что попадало в его поле зрения.
Вот он лениво ухватил дерево перед моим окном, и неторопясь зажевал его в свое рокочущее нутро. Щепки сыпались с его механических челюстей, и масло стекало мутными зеленоватыми струйками, как слюна больного бешенством животного. Вот он нехотя развернулся и словно огляделся вокруг в поисках нового объекта для пожирания.
Сердце мое сжалось от тугого, непереносимого ужаса, и тихий всхлип или писк вырвался из горла. Я хотела броситься прочь. Ноги мои бешено заработали, наматывая простыни и одеяло, но в плену сна я не сдвинулась с места. Только часто дышала, обливаясь потом, и смотрела, как железное чудовище медленно разворачивается в мою сторону.
Неумолимое и безразличное, оно опустило массивную башку, словно вынюхивая следы добычи на земле.
Теперь я отчетливо видела квадратную застекленную кабину и руль, и рычаги.
И... пустующее сиденье. Никого не было внутри.
Рычаги синхронно переключались в своем, ведомом только им порядке, руль медленно вращался. Челюсти приближались ко мне.
Яркий запах меда исходил от них. Дурманящий и страшный своим несоответствием виденному.
Я изо всех сил дернулась, ударившись коленкой о железную батарею. Но даже эта дикая острая боль почему-то не вернула меня в реальность.
Страшный сон был как спрут - опутавший меня своими щупальцами и не дававший возможности вырваться из объятий пугающих грез.
Мне снилось, что это трактор стукнул меня по колену, когда разевал уродливые угловатые челюсти с зубами ковша экскаватора, но даже не обратил на это внимания.
Он разинул пасть, и я увидела ее ржавое нутро, способное вместить в себя небольшую баньку целиком.
Нижняя челюсть вгрызлась в землю, вспарывая отполированными работой клыками дерн и корни дерева, поднатужилась, и схлопнулась.
Пасть задвигалась. Медленно потянулась вверх. Комья земли, с растерзанными кусками дерна, какие-то палки, влажные, вырванные коренья и сухие прошлогодние листья посыпались вниз, в образовавшуюся яму.
Грунт под моими ногами вдруг начал быстро оседать, заставляя меня медленно съезжать в становившуюся все более глубокой воронку.
Я задергалась, пыталась ухватиться за глинистый край, но руки скользили по нему, и земля просачивалась сквозь пальцы, как пластилин.
Мое погружение становилось все стремительнее, пока я не сорвалась в пропасть, и не полетела в черноту, задрав голову кверху, с ужасом наблюдая, как небо надо мной превращается в круглую дырку, которая становится все меньше и меньше и меньше...
И тут я достигла дна.
Удар снизу сотряс все мое тело, я куда-то покатилась, отчаянно мыча и размахивая руками, пока не получила удар палкой по голове.
Эта мысль - кто это мог меня ударить здесь, на дне зияющей ямы, наконец, вернула меня в реальность
Еще не открывая глаз, я поняла, что лежу на полу в своей комнате. На любу справа пульсировала, набирая объем и жар, здоровенная шишка.
Я открыла глаза.
Острый край шифоньера - вот обо что я приложилась, падая с кровати.
Угол самой кровати, почему-то лишившейся одной ножки, врезался в крашеную половицу, продавив в мягком дереве лунку.
Но я недолго удивлялась этому, потому, что меня привлекло нечто более дикое.
Вольер, в котором вчера вечером мирно пожевывая игрушки и угол подстилки, засыпали
мимишные, пушистые, пахнувшие медом двухмесячные щеночки мопса - исчез.
На его месте теперь была лишь груда щепы и осколки стекол.
Манеж этот, стоявший углом в моей комнате, и занимавший одним своим крылом всю стену вдоль окон, и добрую половину той стены, вдоль которой стояла моя кровать, вместо одной из стенок содержал стекло от старого серванта. Чтобы я могла с умилением наблюдать, что делают щенки. Через это же стекло, и они наблюдали за мной.
Теперь это огромное сооружение лежало грудой, руинами, устилая щепой и огрызками дерева весь пол в комнате.
Занавески на окнах тоже были разорваны в клочья. Видимо их растерзали задолго до самого манежа.
Всюду - щенячий помет и лужицы мочи.
Все семеро были в углу, под моим рабочим столом, откуда доносилось глухое рычание и повизгивание.
Я присмотрелась, и вздрогнула – вся стая аккуратно доедала... ковер!
Меня прошиб холодный пот, когда я посмотрела на часы. Был уже пятый час вечера.
То есть, проспав так долго, я пропустила целых две кормежки!
Я попыталась аккуратно подняться, но тут, самый крупный из щенков, медленно повернул голову в мою сторону.
Взгляд его был странным, словно он что-то только что решил для себя.
Это был первенец - крупная голова прорезана глубокими складками, которые временами напоминали мне рисунок зловеще усмехающегося человеческого черепа
Еще один щенок тоже выпустил остаток зеленого ковра из зубов.
Перехватил взгляд старшего брата, и, склонив голову, задумчиво вперился в меня умопомрачительным размышляющим взглядом.
В стае вдруг началось некое осмысленное движение. Еще двое начали обходить меня справа.
Остальные тоже заинтересовались мной, и неуверенно повиливая хвостиками, двинулись следом за передовым отрядом.
Они окружили меня полукольцом и в их умных глазах я читала как в книге все их намерения.
Мне показалось, что меж ними существовала какая-то дьявольская телепатическая связь!
Вот старший, чуть дернув черным ухом, как будто отдал кому-то команду, и щенок - третий слева от меня поменялся местами с тем, что стоял самым крайним в этой цепочке.
Вот легкий наклон головы, и маленькая, светлая девчонка, последняя и едва выжившая из всего помета, попятилась, вставая за спину более крупного брата.
Руки мои задрожали. Сердце колотилось о ребра так, что готово было проломить их, как хлипкую дверь старого дачного туалета, и броситься прочь, не желая быть сожранным.
Нетерпеливо облизнулся и заскулил от нетерпения щенок с самой милой мордашкой. Он переступил с лапы на лапу, и неуверенно махнул хвостом-колечком.
Но старший негромко и коротко зарычал, и тот, пригнув голову, опустил хвост меж задних лап.
И вот наступил тот момент, когда все собаки разом напряглись, как единый организм.
Я видела, как играют мускулы на их груди, как крепко они расставили лапы, все разом готовясь к решающему прыжку.
Я даже знала - вон тот целиться мне в щеку.
Вот эта, мелкая, рассчитывает вцепиться мне иголочными зубами в мочку уха.
Двое крайних - их задача перегрызть мне сухожилия на ногах, пока самый главный совершит отвлекающий маневр, якобы целясь мне в горло.
Нет, он был не настолько глуп, чтобы не знать, о том, что его сплюснутая мордашка и мелкие зубки не способны добраться сквозь человеческую кожу и мышцы до сонной артерии. Во всяком случае, пока человек будет отчаянно сопротивляться.
На самом деле - его цель - моя правая бровь.
Он собирается вцепиться в нее мертвой хваткой, и постепенно перебирая челюстями, добраться до века, а затем - выкусить глаз.
Это очень болезненно, и таким образом он брал на себя главную задачу - обескуражить добычу. Внести смятение и ужас в ее сердце, заставить запаниковать, и тем самым дать возможность остальным выполнить
основную стратегическую задачу.
Но самое главное - вон тот «милашка».
Пока все будут меня атаковать - он вспрыгнет на меня, и вцепиться в живот, чтобы прогрызть в нем дыру и выпустить мне кишки.
Это удастся ему не сразу. Поэтому вожак и собрался кинуть самые многочисленные силы на обеспечение максимально болевых, хотя и мелких повреждений добыче, превышающей вес всей стаи в несколько раз.
Я беспомощно покосилась вокруг одними глазами, пытаясь отыскать пути к спасению.
Я боялась делать резкие движения, чтобы не спровоцировать атаку раньше времени.
Мой унылый взор уперся в щепки и осколки стекол - все, что осталось от манежика.
Вдруг почему-то вспомнила, как трудилась, таская для него доски и бруски. Как целых 4 вечера любовно прилаживала одну деталь к другой. Как подшивала внутрь клеенок мягкий коврик, чтобы малыши, играя и падая, не слишком ушибались.
Маленькие, нежные, пахнущие медом щенки, и цветом шерстки напоминающие липовый мед, никогда не вызывали во мне никаких чувств, кроме детского наивного умиления и щемящего сердце счастья.
Что же случилось, что теперь все они превратились в стаю?
Что заставило древний охотничий инстинкт забурлить в них с такой неумолимой безудержной силой?
Перед лицом неминуемой страшной кончины, мне вдруг так жалко стало и своих трудов, и своей глупой заботы о тех, кто сейчас готовиться быстро и безжалостно растерзать меня...
Ведь это всего лишь мопсы! Маленькие милашки с веселыми хвостиками - пискнул во мне испуганный голосок.
Я перевела взгляд на старшего.
Миленькие? Под этой нежной шкуркой на груди перекатывались уже сформировавшиеся тугие мускулы.
Все щенки были плотно сбиты, с крепкими шеями бойцовских собак, с сильными задними лапами, позволяющими высоко подпрыгнуть, с челюстями, полными мелких, но бритвенно острых зубов, которые не спеша могут перемолоть в крошки не слишком крупную кость.
А уж ободрать с кости мясо - это дело нескольких минут! Их семеро! На скольковремени им меня хватит? На час?
Они в том возрасте, когда стремительный рост заставляет чувствовать постоянный зверский голод. Когда растущие зубы приводят их в бешенство непрерывающимся раздражающим зудом.
Грызть, есть и снова грызть.
В перерывах между едой и сном - они много бегали, тренировали тела, устраивали жестокие драки друг с другом. Они прекрасно физически сформированы - подумала я, вспомнив все это.
Есть ли у меня шанс?
Мопсы слишком давно живут с человеком, и многого от него понабрались, вероятно.
Все они обладали молниеносной реакцией и глубоким аналитическим умом.
Это не я наблюдала все это время за ними сквозь стекло.
Это они, наблюдали и изучали меня - мои привычки и повадки, оценивали мои возможности и мой потенциал.
Так просто, скорее всего, без задних мыслей.
Но пришла пора, и все, что они знали обо мне, как о своей обожаемой хозяйке,
превратилось в то, что они знают обо мне, как о добыче.
Самое смешное, что глубоко в сердце, сквозь страх и панику, я не могла избавиться от
щемящего чувства безграничной любви к каждому из них.
Они запросто могли съесть меня живьем. Но моя рука никогда не поднялась бы, чтобы причинить кому-то не то, чтобы физический ущерб, но и просто - серьезную боль.
Так вот в чем дело - поняла я. И уверенность в своих силах постепенно начала заполнять дрожащее, стиснутое паникой сердце. Я сильнее, потому, что не боюсь своей боли, я боюсь им причинить боль!
И, кажется, как только эта мысль пришла мне в голову, дрожащее напряжение как будто качнулось, подалось, отодвинулось от меня.
Я скорбно и строго посмотрела в глаза вожаку. Долгим и пристальным взглядом.
Это они думают, что я виновата в том, что проспала кормежки. Но в моем понимании все они были еще больше не правы.
И, черт побери - когда это я разрешила им сгрызть к собачьей матери весь манеж, который я так долго и старательно строила для этих вот "милых" крошек?
Кто разрешил сорвать занавески, отгрызть ножку моей кровати и уж тем более - сожрать целый ковер? Пусть давно не чищенный, да... но - ковер! Он же - вещь!
Под моим негодующим взглядом, вожак отвел глаза, а самая маленькая девчонка, она же самая хитрая и сообразительная, вдруг вышла из-за спины своего брата, и, низко кланяясь, заискивающе помахивая хвостиком, робко выставила вперед изящную лапку, словно с сомнением, позволят ли ей сделать хоть еще один шажочек навстречу обожаемой хозяйке.
И тут я рявкнула – «Этт-то кто все это сделал, а?!»
По пушистой публике волной пробежала крупная дрожь, а самый миленький мальчишка заскулил, присел, и обильно описался.
«Кто сожрал манеж, я спрашиваю? Кто позволили жрать ковер?! А где моя ссаная тряпка, А?!» - взревела я так, что кажется жалобно звякнули стекла в оконных рамах.
В рядах армии противника началась паника. Щенки заметались - жалко и нелепо сталкиваясь, поджав хвосты, ища щелочки, куда бы забиться от грозного хозяйского гнева.
Они громко и испуганно сопели, метались, зажав хвосты меж ног, смешно поджимая крепенькие задницы, и уши маленькими бархатно-черными парусами развевались за каждым из них.
Я схватила тряпку, что некогда была наволочкой на подстилке, и которую они действительно обильно обоссали, и принялась охаживать ею по мечущимся спинам, задницам и мордам, всю некогда взбунтовавшуюся грозную армию противника.
Визг и стенания стояли на весь дом. Брызги мочи и мусор, поднимаемый взмахами мокрой ткани, наполнили, кажется все пространство.
Мне было жалко их. Но я была вожаком. Я имела право не только любить, но и ставить на место слишком зарвавшуюся публику.
Когда спустя 10 минут я успокоилась, изо всех щелей, робко выглядывая и заискивающе улыбаясь, на меня смотрели кроткие щенячьи глазки.
Ни тени бунта в них уже не было.
Одни настороженно, другие - храбрясь, вызывающе открыв ротишки, и высунув ярко розовые язычки, зевали, делали вид, что даже и не смотрят в мою сторону. Хотя косым глазом провожали каждое мое движение.
Третьи, прижали головки к полу - и только частое верчение хвостов говорило, само за себя - виноваты! Любим! Обожаем! Прости, а?!
Только к ночи все обломки были убраны, вместо манежа - теперь на полу лежал старый матрас, на котором, дружно посапывая, спала вся моя грозная компания.
Семь огромных говяжьих костей с приличными шмотками мяса, выложенные на самом видном месте, думаю, давали мне некоторую гарантию, что, по крайней мере, следующее утро я встречу не по частям, а целиком.
Я сожалела только об одном - слишком сильно ударила кого-то тряпкой - щенок даже взвизгнул. И засыпая, я все слышала в ушах этот короткий визг.
Мне казалось, что за весь этот сумасшедший день - крик маленького испуганного существа, было самым страшным и горьким, что мне пришлось пережить».
А пока можете перейти на интересную страничку Избранное из поэзии Интернета в этом Блоге.